Список непринятых заявок

[Fest of Ice and Fire]

Уважаемые заказчики, читатели и авторы!

Здесь приведен список всех заявок, не прошедших отбор. Их можно исполнять, но это не засчитывается в статистике основного тура.
Тексты выкладывайте анонимно в комментариях к этому списку, не забывая приложить цитату с заявкой. Тогда мы вынесем её новым постом и там разместим исполнение. В дальнейшем вынесенную заявку можно исполнять многократно.

Всем спасибо за то, что вы с нами!

Выполнено:

Н2-21 Бриенна\Джейме. AU! Бриенна не отправилась искать Сансу, а сопровождает Джейме по дороге в Ривверан. Заменяет Илина Пейна в тренировках.
Н2-19. Орис Баратеон/Аргела Дюрандон "Не хочу разуть сына рабыни". Агнст, можно насилие. Упоминание цепей желательно.NEW!

Не выполнено:

Первый тур

Н1-01. Эйгон/Санса. Королева преклонившая колени.
Н1-02. Санса (Алейна), Мизинец (или Мизинец\Санса), "Я создал чудовище" (можно не буквально)

Второй тур

Н2-03. Джейме/Бриенна. Ванны Харренхола. Бриенна разглядывает обнажённого Джейме и это вызывает в ней странные желания. R! AU!
Н2-04. Станнис/Давос. Вечером утомленный Станнис приходит к Давосу и... учит его читать.
Н2-05. Роберт/Нед, Давос/Станнис, Ренли/Лорас. Когда Лорас рассказал Ренли о том, что видел Станниса с его луковым рыцарем в компрометирующей позиции, тот только рассмеялся и заметил, что скорее Роберт всю жизнь влюблен в Эддарда, а не Лианну. Кто бы мог подумать... Н+
Н06. Станнис в Дорне. Культурный шок. Ариана, Оберин, Эллария, песчаные змейки, кто-то еще - кому же удастся соблазнить гостя? Н+
Н2-07. Эдмар/Кейтилин. Все рыжие дети – от брата.
Н2-08. Джоффри. Мысли перед смертью. A!
Н2-09. Станнис, Нед. АУ, Станнис не уехал из КГ после прибытия нового Десницы. Коллеги или друзья в последствии – на усмотрение автора.
Н2-10. Станнис/Дени. Со стороны Дени - мучаться моральным выбором между любовью и тем, что он - брат узурпатора Роберта
Н2-11. СанСан. "Я устала идти, я устала ловить каждый взгляд на пути точно зная, что он не тот"
Н2-12. Давос/Станнис. Давос ревнует Станниса к Мелисандре. Пытается убедить короля, что от Красной Жрицы не следует ждать ничего хорошего. Выясняет отношения с Мел, и оказывается, что та догадывается о его чувствах к Станнису.
Н2-13. Эйгон/Санса/Гарри "История повторяется"
Н2-14. Прачки-копьеносицы в Винтерфелле. Двойная жизнь, подрывная деятельность, убийства, секс с врагами. Отношения с Мансом.
Н2-15. Петир/Кэтрин, Петир видит в Сансе Кэт, флэшбек в несчастную юность.
Н2-16. Мелисандра / Джон Сноу. Постепенное соблазнение, UST и неуловимая забота, которая напрягает Джона. Желательно почувствовать разницу между взрослой женщиной и не слишком опытным, скованным парнем.
Н2-17. Бриенна|Подрик. "Сир, миледи, возьмите мой плащ, мне вовсе не холодно!"
Н2-18. Джейме/Серсея . «Ты спала с Ланселем, с Осмундом Кеттлблэком, а может и с Лунатиком, почём мне знать…»
Н2-20. Давос(односторонний)/Станнис. О чувствах Давоса становится известно всем, а поскольку Рглор карает однополую любовь, Мел приказывает сжечь Давоса. Возможна смерть персонажа
Н2-22. Станнис/Санса. Станнису удается захватить королевскую гавань.
Н2-23. Рамси. Счастливый маленький ребёнок пока не происходит событие, травмирующее его психику.
Н2-24. Как Джорах Мормонт расстался с девственностью. Жанр на усмотрение автора)
Н2-25. Джорах Мормонт, Старый медведь, медведицы. Эпизод изгнания Джораха.
Н2-26. Теон/Санса. АУ. Джон Аррен не умирал, Нэд не становился десницей. Сансу выдают за Теона и она уезжает на Железные Острова.
Н2-27. Джейни Пуль. Джейни забеременела от Рамси и родила сына.
Н2-28. Станнис/Лиана Старк. На самом деле он всю жизнь любил только одну женщину.
Н2-29. Давос усыновляет Ширен
Н2-30. Робб/Маргери. После смерти Ренли Робб берет Маргери в жены.
Н2-31. Оберин/Санса/Эллария. Оберин как и хотел забрал карлика с женой из КГ. Можно подглядывающего Тириона.

запись создана: 23.06.2013 в 14:23

@темы: Непринятые заявки, Список заявок, Первый тур, Второй тур

Comments

[Гость]

Вот это отличная идея! Спасибо огромное.

[Гость]

Н2-21. Бриенна\Джейме. AU! Бриенна не отправилась искать Сансу, а сопровождает Джейме по дороге в Ривверан. Заменяет Илина Пейна в тренировках.

Автору не знает сам, почему он исполнил эту заявку именно сейчас и именно в такой форме, но очень надеется, что отсутствие Илина Пейна пройдет незамеченным! 438 слов.

Рыцарь и лев

Рыцарь и лев

Старицы лампада несет огонь
Под шатер небес, ночи мглу изгнав.
В предрассветной неге шагает конь,
Колыхая волнами море трав.

Сквозь ветра звенящие, сеть дождя,
Голову клоня, он идет вперед.
Не на праздник шумный, а, долг блюдя,
В замок на двух реках его ведет

Посвященный рыцарь среди полей.
Ноша тяжела: латы, сталь меча,
Дума же у рыцаря тяжелей, -
Словно целый мир вынес на плечах.

Много клятв принес рыцарь королям,
Много их забылось в пути кривом,
Кровью напивалась в боях земля,
Сердце сжалось в камень от всех тревог.

Впереди несет жеребец гнедой
Сына лорда, что обещал беду
Рыбам и волкам за речной водой,
И в осаде замок, куда идут.

Юный лев прекрасен, как свет зари,
Блещет белым золотом в волосах,
Рыцарь все твердит себе: «Не смотри!»,
Только непослушны его глаза.

Клятву принеся госпоже одной
Тайну сохранить, заметая след,
Он не знал, что вывел своей рукой
Для себя судьбу из темницы в свет.

Лорда сын в цепях начинал свой путь,
И дивился рыцарь, как горд тот был,
Но огонь и золото смог согнуть,
И рассыпал бой гордость в прах и пыль.

Меч держал он, словно родился с ним
И с отчаяньем изрубил свой страх,
Но исчезла вера в себя, как дым,
Лишь блеснул на солнце кривой аракх.

И склонился лев, на колени пал,
Взвился конь шальной, как проклятый бес.
Рыцарь крепко повод тогда держал,
Когда мгла скрывала их от небес.

Вместе побрели сквозь печаль и тьму
И делили хлеб в череде невзгод,
Встретившись врагами, пришли к тому,
Что, предав другого, один умрет.

Каждый обещал Семерым Богам
Не любить, служа, но любовь меж них
Вьет гнездо, и бывшим сулит врагам
Сад взрастить на месте, где были пни.

Ты в рассветный час отпусти коня,
Шлем сними, и ветер в лицо встречай,
Пусть роса блестит на седых камнях,
Пусть глаза в себе не таят печаль.

Не запретна, рыцарь, твоя любовь,
Не карает Воин своим мечом
Деву, что сменила форель на львов,
Что, как муж, крепка и сильна, как гром,

Что руками нежными сталь взяла,
Волосы остригла, чтоб не растить,
И не плач младенца, а скрип седла
Слушать приготовившись по пути.

От земель отрекшись, металл надев,
Красоту отринув и блеск монет,
Стала льву дороже всех прочих дев
Ты, его мечу принеся обет.

Он ведет отряд своего отца
Через лес и реки, вперед, вперед,
И восходит солнце с его лица,
Лишь к тебе он голову повернет.

И пусть ваш еще не окончен бой,
И пусть сталь врагов все еще остра,
Он укажет путь золотой рукой
И плащом укроет в тепле костра.

За рекой холмы, за холмами ров.
Тот, кто нужен, будет всегда с тобой.
Да удержит Мать свой святой покров
Над твоей дорогой, вдали прямой!

[Гость]

Н2-19. Орис Баратеон/Аргела Дюрандон "Не хочу разуть сына рабыни". Агнст, можно насилие. Упоминание цепей желательно.

Может быть, не совсем по заявке и не совсем то, что хотел видеть заказчик, но у автора неистребимые хэдканоны, за которые он жутко извиняется.

1279 слов

Она вновь встретила его очередным отказом. Словно он пришел просить её о милости. Словно он был её пленником, а не наоборот.
Орис ненавидел в ней всё — и этот гордый взгляд, и холодный голос, и царственные манеры Аргеллы Дюррандон, глупой девки, подаренной ему собственными же подданными без одежды и в цепях, как у настоящей рабы.
Пусть когда-то она была принцессой и наследницей короля. Но теперь Аргелла — всего лишь собственность Ориса, который волен поступать с ней, как пожелает.
«Тогда чего ты с ней возишься? — ехидно вопросил внутренний голос. — Просто поимей её и отдай, когда надоест, на поживу собственным солдатам! Зачем ты обращаешься с ней, как с высокородной леди, если презираешь?»

Орис знал причину, но не желал признавать собственной слабости. Не желал вновь бередить прошлое, потому что от этих воспоминаний у жестокого полководца и могучего воина вспыхивали щеки, словно у глупого юнца, а на груди зудел старый шрам, в происхождении которого он не признался бы никому.
— Ну что надумали? — Орис сложил руки на груди, глядя на свою пленницу сверху вниз. — Я все еще намерен жениться на вас и сделать своей леди. Но предпочел бы заполучить ваше согласие на этот брак.
Аргелла встретила его хмурый взгляд смело: не отвела глаз, не начала нервно комкать длинными пальцами подол своего золотистого платья, не побледнела и не опустила плеч. Она не боялась, словно держала за пазухой какое-то оружие. Словно думала, что сильнее своего пленителя.
Но Орис знал, что это не так. И злился, потому что не мог пробить оборону Аргеллы так же легко, как проделал это с её отцом.

— Я никогда не передумаю. Леди Дюррандон из дома Штормовых королей ни за что не опустится до брака с бастардом!

Орис стиснул зубы так сильно, что челюсти заныли. Аргелла заявила это еще в первую их встречу. «Не хочу разуть сына рабыни», — сказала она Орису прямо при его солдатах. Такова была благодарность за то, что он прикрыл её наготу своим плащом и приказал снять позорные цепи. И вторила снова и снова, каждый день. Высокомерная сучка специально издевалась над ним, наступая на самое больное, запуская свои ядовитые коготки в незаживающую рану.

Прямо как Висенья. Та, что эту рану нанесла и неустанно заботилась о том, чтобы она всегда была открытой и кровоточащей. Где-то она сейчас? Всё ещё в Долине или двинулась дальше, сея смерть и ужас на пути своего дракона?

Орис не понимал, как они вообще могут быть похожи — жестокая воительница Висенья и хрупкая, нежная Аргелла. Но глядя на последнюю, он неизменно вспоминал сводную старшую сестру. Её ледяной смех, не менее холодный взгляд и резкие, острые, словно клинок Тёмной Сестры слова, сказанные в тот день.
— К чему мне любовь бастарда, если я могу получить любовь короля? Если я сама смогу стать королевой?
Бастард. Так его называли многие на Драконьем Камне, но из уст Висеньи это слово было самым болезненным. И именно тогда яд ненависти, который Орис до тех пор сдерживал, проник в его плоть, потёк по венам и отравил всё его существо. Ненависть к никогда не виденной матери, умершей родами. К мачехе, леди Валейне, что всегда презирала его. К отцу Эйриону, поселившему его с законными наследниками, но никогда не замечавшему незаконнорожденного сына. Даже к кроткой Рейенис, которая всегда была добра к нему, и к Эйегону, единственному другу.

Потому, что у них было то, чего ему, бастарду, не заслужить никогда — благородное имя отца и слава предков. Честь, за которую можно бороться до последней капли крови.
У бастардов нет чести, они вероломны и хитры, как любое из исчадий порока. Может быть, именно поэтому Орис всегда уступал. Висенье в тренировочном бою, Рейенис — в меткости стрельбы из лука, а Эйегону — в величии и в любви.

Орис прикрыл на мгновение глаза и тут же понял, что сделал это зря. Потому, что на внутренней стороне век словно кто-то выжег эти самые несчастные, самые болезненные сцены из прошлого. Сцены, что он видел снова и снова — во сне и наяву.

«Бастард», — презрительно выплёвывает Висенья, стоя над ним, а кончик её меча скользит по груди Ориса, оставляя за собой только боль и жжение в разорванной плоти. Рана, что она нанесла ему, настоящая – как и клинок, что сестра держит в руках.
«Стой, ты ведь не истинный Таргариен, ты погибнешь!» — вопит Эйегон, оттаскивая Ориса от загона с Балерионом, который уже почти раскрыл пасть и готов дохнуть смертоносным пламенем.

А вот Аргелла не кричала. Даже не проронила ни единой слезинки, когда Орис бросился на неё и повалил, хотя ей наверняка было страшно – ну что может сделать слабая женщина против желающего её мужчины? Он изо всех сил стискивал её запястья, тонкие-тонкие, с запятнавшими белизну кожи темными синяками - следами от тяжелых цепей. Орис вдавливал её в ложе, хрипло дыша куда-то в шею. Не желает по-хорошему, будет по-плохому: ничего не стоит разорвать платье, раздвинуть ноги коленом и получить свое, излить бастардово семя в эту упрямую гордячку, а потом привести септона соединить их перед ликом Семерых прямо здесь. Чтобы не было выбора и пришлось согласиться. Будь Орис таков, каким хотел показать себя — сильным, безжалостным, властным — он бы непременно поступил так.

Но настоящий Орис Баратеон — терзаемый воспоминаниями, ненавидящий себя бастард, всего лишь брат и послушное орудие великих завоевателей — не мог. Словно и правда был настоящим рыцарем, который не опорочит свою невесту подобным образом.

Может, потому что у Аргеллы были невероятные глаза. Гордые, глубокие, острые. Что из того, что отливают синевой, а не пурпуром! Откуда, ну откуда у этой женщины такая внутренняя сила?
Её запястья раскрасились еще несколькими синяками, когда Орис выпустил их, так ничего и не сделав. Отвернулся, размашисто шагнув к дверям. Он должен подчинить её или убить. Иначе навсегда покроет себя позором.
— Я согласна, — услышал он вдруг.
Орис повернулся — так медленно, словно разом растерял все силы и превратился в немощного старика.
Взгляд Аргеллы не изменился, как и выражение её лица. Она не сдалась, понял Орис, но так и не догадался об истинных причинах этого манёвра. Даже когда стоял рядом с ней в септе Штормового Предела и слышал, как шептались гости о том, что их командир женится на высокородной шлюшке. Завтра, уже завтра головы некоторых полетят с плеч, но разве ж Орису станет от этого легче?

И в брачной постели она не отдавалась – кусала губы до крови, сжималась, не впуская его в себя. Не плакала и глаз не закрывала, будто зная, что именно он – её главное оружие. И Орис трясся не от похоти, а от бессильной злобы, впиваясь пальцами в бёдра Аргеллы до синяков, вколачиваясь в неё грубо, по-звериному, намеренно причиняя боль. Насилуя, а не получая своё по праву.
И ненавидя за это самого себя.

— Ты действительно стала бы женой Эйегона? — спросил он её позже, уже после свадьбы, лёжа со своей новобрачной в постели и не осмеливаясь даже обнять её. Как были чужими, так и остались.
Аргелла посмотрела на него, смахнув со лба прилипшие волосы, и её глаза в неярком свете факелов вспыхнули фиолетовым.
— Я хотела выйти за него, — негромко сказала она. — Даже если бы пришлось стать третьей женой.

Орис вместо ответа просто ударил её по щеке – не свою жену и леди, а тварь, что нарочно жалит его. Аргелла не дрогнула, но в её взгляде он прочитал одно — «Не прощу никогда».
Не простит за смерть отца и свой позор. Не простит за то, что еще несколько мгновений назад он брал её на этом самом ложе, причиняя боль, ненамеренно и специально одновременно.
Не простит за то, что забрал себе не только земли её рода, но также герб и девиз.
И, разумеется, не простит за то, что будет рожать детей от бастарда.
А Орис будет вынужден терпеть. И служить своему королю, брату и другу, такому же ненавидимому-любимому, как и сестра Висенья.

Потому, что такова участь сыновей рабынь, даже если в их жилах течёт королевская кровь. Кровь и пламя.

"Нам — ярость!" - таков теперь девиз его рода, рода Баратеонов, законных правителей Штормовых земель. Что ж, кроме ярости таргариенскому бастарду действительно не оставалось больше ничего. Ни славы, ни чести, ни любви.

[Гость]

Н2-04. Станнис/Давос. Вечером утомленный Станнис приходит к Давосу и... учит его читать.

Заказчик, простите, это не совсем то, что вы просили, но автор крайне благодарен вам за эту заявку.

1349 слов.

Станнис Баратеон понимал, что теряет счет времени, когда поднимал голову от многочисленных карт и документов, которыми был завален стол, тяжело вздыхал и внезапно – почти краем глаза – замечал, что за окном стемнело. Он мог бы вспомнить много определений, применимых к этому понятию. Темнота навалилась на него впервые в полном смысле этого слова, когда паруса с пышно цветущими на них розами пристали к берегам Штормового предела. И продолжала еще в течение восьми месяцев, пока нагруженная луком и рыбой лодка не пробралась в осажденную крепость. Ее называли черной, но Станнис знал, что это не так. Тень – это не полное отсутствие света, а темнота не успела сгуститься к тому времени настолько, чтобы задушить в своих объятиях. Этот человек – странный человек, незнакомый человек, непривычно прямой человек – не смог бы незамеченным проникнуть внутрь, не сливайся его лодка с тенью. Она была темно-серой, как и тот, кто направлял ее в Штормовой предел, как и тот, кто принес туда свет.

Темнотой была отмечена его единственная дочь Ширен Баратеон, имя для которой так долго придумывала Селиса. По замку тихим шелестом пронесся слух, что девочка умирает; Станнис отказывался верить лживым языкам и ходил взад-вперед, сцепив руки за спиной, дожидаясь, когда из покоев дочери выйдет мейстер Крессен.

- Серая хворь, - единственное, что тот произнес, закрывая за собой дверь.

- Делайте что угодно, но она должна выжить, - отчеканил Станнис.

- Можно использовать припарки…

- Хоть жертвоприношения, мне все равно. Спасите мою дочь.

Станнис Баратеон ни разу в жизни не молился. Всю ту ночь, стоя в коридоре замка, прислонясь затылком к холодной стене и не смыкая глаз, он не молился – он мысленно проклинал каждого из всех существующих в мире богов, кто осмелится забрать у него дочь.

Ширен Баратеон ни разу в детстве не кричала. Всю ту ночь Станнис жаждал, чтобы тишину коридора прорезал детский крик – это, по крайней мере, означало бы, что она дышит.

Глядя на ее окаменелую щеку, он вспоминал лишь один раз, когда чувствовал подобное – наблюдая страдания Ренли во время осады.

- Боюсь, лицо останется навсегда изуродованным, милорд.

- Зато она будет жить.

«Пережила серую хворь – переживет и это. Она – Баратеон».

Темноту принес на своих крыльях ворон – вместе с письмом от Джона Аррена, печать которого Станнис в нетерпении разрывал, спеша по лестнице в свои покои. Торопливым, узким, как орлиный клюв, почерком Аррен писал, что все их догадки, все предположения – правдивы. «У меня есть доказательства». Спустя пять минут Станнис сжег письмо. И еще долго смотрел, как скукоживается, темнеет бумага. Он не хотел верить в собственную правоту до последнего.

Сейчас за окном не просто смеркалось, как смеркается, когда солнце еще теплеет на кромке моря. За окном темнело без малейшего намека на любой другой свет, кроме бледного круга луны и слишком медленно разгорающихся звезд.

Станнис устало потер глаза, откинувшись на спинку кресла. Их с Селисой покои до сих пор находились по соседству, и он с уже привычной отстраненностью подумал, что она наверняка спит. А еще – что можно не бояться разбудить ее, когда он будет возвращаться из зала в спальню.

//

Станнису понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и осторожно приоткрыть дверь в комнату дочери.

- …вы все-таки сделали, сир Давос?

- Конечно же, миледи. Все точь-в-точь, как вы просили.

Сидящий спиной к Станнису рыцарь достал что-то из-за пазухи и вложил в ладони девочке. Она была достаточно взволнована, чтобы не заметить заглянувшего отца, пока разворачивала сверток. Изо рта ее вырвался сдавленный возглас. Когда Ширен поднесла подарок рыцаря к мерцающей на столе свече, Станнис смог разглядеть очертания небольшого, с нежностью вырезанного из дерева и покрытого черной краской корабля.

- В самом деле! Как я и хотела! – радостно улыбнулась Ширен. Она все еще стояла подле свечи, и пламя отражалось в ее глазах – таких же сине-голубых, как у отца – и на окаменелой щеке.

Лица Давоса Станнис не видел, но отчего-то не сомневался, что тот улыбается в ответ.

- Только… у него нет названия, - добавила, чуть мрачнея, девочка.

- Почему нет? Это – ваш корабль, миледи. Он будет называться так, как вы пожелаете.

- Может быть, «Ярость»?

- Как корабль лорда Станниса?

- Да! Думаете, мне не подойдет корабль с названием «Ярость»? - Вновь поднимая взгляд на рыцаря, она выглядела немного испуганно, словно боялась услышать ответ.

- Мне кажется, у вашего корабля должно быть собственное имя, - помедлив, ответил Давос. – Вы – добрая, красивая, изумительная девочка. Придумайте для него что-нибудь особенное. Так же, как лорд Станнис придумал «Ярость».

Ширен все еще не выпускала подарок из рук, когда подошла к Давосу и снова села рядом с ним.

- Мейстер Крессен говорит, что я – самый печальный ребенок, которого он когда-либо видел.

- Значит, мейстер Крессен слеп, - с непривычной для слуха Станниса лаской отозвался Давос. Наверное, он так говорил только со своими сыновьями. – Не верьте ему, если он скажет так еще раз.

Звучащий особенно звонко в абсолютной тишине покоев смех Ширен заставил Станниса плотнее сжать зубы:

- Когда я придумаю название, вы напишите его на корабле, сир Давос?

- Миледи, я сделал бы для вас все что угодно, но я ведь не всегда был вашим луковым рыцарем. В душе я как был, так и остаюсь простолюдином из Блошиного конца, а простолюдины не умеют ни писать, ни читать.

Станнис прикрыл за собой дверь так же осторожно и неслышно, как и отворил.

//

Кажется, он никогда не был в покоях рыцаря и теперь тянул время, внимательно осматривая комнату, чтобы еще раз обдумать свои слова. Темнота сгущалась над почти полностью расплавившейся свечой; Давос поспешно зажег еще две.

- Простите, милорд ,я… не ожидал вас увидеть… здесь, - произнес Давос.

«Поверь, я удивлен своему присутствию тут так же, как и ты», - усмехнулся про себя Станнис.

- Хорошие покои, - отозвался он. – Ведь тебе здесь удобно?

Давос слегка нахмурился, предполагая, по всей видимости, худшие из причин, что могли привести его лорда – впервые за столько лет – к нему в комнату.

- Да, меня все более чем устраивает, милорд.

- Прекрасно. – Станнис отвлекся, наконец, от созерцания длинного полога у кровати и фокусируя взгляд на рыцаре. Все давалось немного тяжелее, чем он предполагал. Ему все давалось тяжелее.

- Милорд, прошу прощения, но я… не слишком хорошо понима…

- У моей дочери прекрасно развитая фантазия, - перебил его Станнис. Если позволить Давосу говорить, дело усложнится. Он может высказывать мысли, каким-то невообразимым, непонятным для Станниса образом может даже закладывать их последнему в голову, но думать под конец тяжелого дня хотелось меньше всего, особенно – снова раздумывать над тем, что он почти воплотил в жизнь. – Так что она быстро придумает имя.

- Милорд… - Глаза Давоса чуть расширились от удивления. В этом удивлении было что-то приятное, Станнис подошел ближе. Обычно глаза лукового рыцаря называли темными, но это ведь было неправильно. Радужка его глаз – каряя, в редкую золотисто-желтую крапинку – сейчас, когда в ней отражались языки пламени, казалась светлее, чем на самом деле.

- Моя дочь… - Станнис сглотнул и, на пару секунд отводя глаза, тяжело вздохнул, прежде чем продолжить. – Моя дочь – Баратеон. Она будет настойчива. Придется научиться грамоте. – И показал Давосу толстый том в старинном переплете, который успел забрать из библиотеки по пути.

- Но захочет ли мейстер Крессен…

- Я буду тебя учить, - вновь перебил его Станнис.

В день, когда Давосу отрубили пальцы, он поклялся в верности Станнису и хранил эту верность и его дочери. Станнис тянул время, чтобы обдумать слова, но все равно произнес их не так, как задумывал.

Станнис не был властен над словами так, как над лезвием, и вряд ли когда-нибудь стал бы.

Станнис путался в словах, как попавшая в сети рыба, чувствующая, что ее тащат на поверхность, но продолжающая бить хвостом.

Станнис доверялся словам Давоса, когда сам же учил складывать в них буквы.

Станнис доверялся голосу контрабандиста, когда отправлял его с поручениями в Королевскую гавань.

Станнис доверял ему свою жизнь и больше, чем жизнь. И знал, что однажды, когда дни лорда Драконьего камня будут на исходе, доверит Ширен.

//
Говорили, что у Ширен такие же глаза, как у отца, но в глубине души Станнис всегда сознавал, что ее глаза светлее. Что перед ее глазами темнота отступала.

[Гость]

Н2-07. Эдмар/Кейтилин. Все рыжие дети – от брата.

1271 слово.

Малютка Кет впервые прибегает к нему лет в восемь, утыкается заплаканным лицом ему в грудь и не желает отвечать ни на какие расспросы, пока не выплачется.

В детстве Эдмур мечтает об этом и часто представляет, как обнимает младшую сестренку, целует в лоб и вплетает в ее рыже-каштановые волосы лилии.

Малютка Кет старше его на девять лет, а Лиза – на семь, и из них двоих плакать себе позволяет только последняя. И сам Эдмур, он бегает со своими жгущими щеки слезами к дяде Бриндону, жмурит ярко-синие глаза и не может говорить, захлебываясь рыданиями. Сестры не следуют за ним, а продолжают играть с Петиром Бейлишем, воспитанником отца, в саду среди лилий, которые Петир тоже мечтает вплетать в волосы одной из девушек.

Петир стоит посередине между Кет и Лизой: младше первой на год и старше второй на столько же, он поднимает с земли раненого птенца-пересмешника.

- Его уже не спасти, убери, - приказывает Кет более властно, чем сама хотела бы, но Петир принимает эти роковые слова на свой счет и послушно кладет на землю рядом с жалобно хрипящим птенцом частичку своего сердца.

Его уже не спасти.

Его не спасти с тех самых пор, как месяц назад Риверран покинул Брандон Старк, приезжавший, чтобы заключить помолвку со старшей дочерью Талли. Эдмуру четыре, Кет тринадцать, а Брандон улыбается улыбкой полностью уверенного в себе семнадцатилетнего наследника Винтерфелла, от него пахнет зимними розами и веет холодом. С детства окутанная теплыми лучами солнца Риверрана Кет зябко ежится и думает, что привыкнет к этому, обязательно привыкнет… главное, чтобы в Винтерфелле была какая-нибудь септа, хоть самая маленькая, ведь без молитв ей будет сложно там прожить.

Эдмуру четыре, Кет тринадцать, впервые он видит старшую сестру такой слабой и беспомощной.

- Ты любишь своего жениха? – наивно спрашивает он, еще не осознав, что любовь в браке – самая ненадежная вещь.

- Я привыкну к нему и буду хранить верность, - твердо отвечает Кет. Она найдет, за что может полюбить Брандона, научится не вздрагивать от воя лютоволков и носить не легкие летние платья, в которых играет в прятки в саду с сестрой, но отороченные мехом и с длинными рукавами.

- Позволишь мне проведывать тебя в Винтерфелле?

- И тебе, и Лизе.

Эдмур всей душой жаждет ободрить и поддержать сестру, но ему четыре. Кет тринадцать.

***
- Мизинец! – Эдмур догадывается, что это обидно, и злорадствует, глядя, как краснеет от злости лицо Петира. Эдмуру шесть, он не зол, скорее даже слишком мягкосердечен, что крайне не нравится отцу, но черноволосый мальчик тоже хочет вплетать лилии в волосы его сестры, а этого нельзя допустить.

- Мизинец, Мизинец, Мизинец! – повторяет до бесконечности Эдмур, пока горло не начинает болеть, а Петир не делает шаг вперед, чтобы ударить мальчика, от этого его удерживает разве что только молчаливое неодобрение Кет.

– Мизинец!

Кет пятнадцать, она читает чуть больше, чем раньше, и играет чуть меньше. Они с Лизой больше не прячутся в закрытой от детей, практически заброшенной части поместья, не мечтают о прекрасных принцах и не поют друг другу песни, которые Эдмур любил незаметно подслушивать за дверью.

Петир смотрит на Кет со смесью обожания и мольбы, Лиза смотрит так на Петира, но Лизу никто не замечает, ей тринадцать, волосы у нее более тусклые, тело – более нескладно-худощавое, а голос более резкий, чем у старшей сестры, и иногда по ночам Эдмур слышит ее сдавленные рыдания в подушку.

Отец говорит, что Лизе тоже пора подыскать мужа, а она снова плачет – так же, как в тот день, когда она с Петиром хоронила птенца пересмешника под розовым кустом в саду, а потом целовала черноволосого мальчика, который грезит о ее сестре.

***
- Сходитесь! – восклицает Эдмур воодушевленно; ему семь, Кет шестнадцать, и она бледна, как никогда раньше. Петир тоже бледен, но Брандон, чьим оруженосцем выступает Эдмур, спокойно улыбается. Ему двадцать, и он – наследник Винтерфелла.

Наследник Винтерфелла оставляет в тот день шрамы безродному воспитаннику Талли, которые заживут, со временем, конечно, но рана на самолюбии останется. Никогда черноволосый мальчик не простит ни наследника, ни его оруженосца, ни свою рыжеволосую Кет, которой всего лишь хотел вплетать в волосы лилии…

Он не захочет видеть Эдмура, когда тот придет посочувствовать Мизинцу, но впустит Лизу, а через месяц Эдмур очень удивится, случайно увидев в коридоре служанку с лунным чаем.

- Меня хотят выдать замуж за Джона Аррена, - прорыдает Лиза младшему брату, решившемуся выразить сочувствие.

- Он хороший человек. – Выстрел наугад, Эдмур никогда не видел Джона Аррена, зато знает, что Аррены – известная фамилия.

Ведь черноволосого мальчика вышвырнут, как котенка, из Риверрана, как только он оправится, так не лучше выйти замуж за кого-то с положением и деньгами?..

Но Эдмур – мягкий, добрый мальчик, он забирается на колени к сестре и обнимает ее, как хотел бы обнять, будучи старшим братом, хотя ему всего лишь семь.

- Какая разница, он старше меня лет на сорок и уже был женат! Я люблю Петира!

- А Джон Аррен полюбит тебя.

- Какая разница, - повторяет Лиза.

«Главное, чтобы он был красивым. Я вырасту и женюсь только на красивой девушке. Такой же красивой, как кошечка Кет».

***
Эдмур не приезжает в Винтерфелл, Кет приезжает в Риверран.

Эдмуру семнадцать, Том из Семи Ручьев уже воспел его «подвиги» в постели балладой о дохлой рыбке; Кет двадцать шесть, она воспитывает кудрявого малютку Робба и бастарда своего мужа, хотя, Эдмур знает, с большим удовольствием задушила бы снежного мальчика.(*)

Год назад Эдмур обзавелся усами, месяц назад – бородой, такой же рыже-каштановой, как волосы сестры, в которые он вплетает лилии вместо приветствия.

Вместо зимних роз, которые умерший Брандон Старк вплетал в волосы своей сестры Лианны.

- Ты все так же красива, Кет. – И гораздо холоднее, словно стены Винтерфелла разграничили ее на кошечку Кет и Кейтилин, последняя стоит сейчас перед Эдмуром, и уста складываются в «Кет» только по привычке.

- Ты все так же благороден и наивен, Эдмур. – У нее это звучит почти как оскорбление.

Эдмур целует ее целомудреннее, чем год назад, когда еще не был рожден Робб, когда Эддарда Старка не было рядом с женой, когда жена в нем так нуждалась, когда впервые Эдмур чувствовал себя старшим братом – наконец. Он знает, что ничего по-настоящему оскорбительного она никогда не посмела бы сказать Эдмуру, - не глядя в его пронзительно-синие глаза.

- Привези как-нибудь своего сына. Может быть, когда он подрастет… я хочу взглянуть на него.

- Тогда приезжай сам, я не могу бросать мужа.

- Мужа, который сам бросил тебя, а вернулся с бастардом?

- Мужа, который не бросил своего друга и помог ему возглавить восстание.

Эдмур никогда не поймет, почему сестра продолжает верить в истинное благородство супруга, но примет это как еще одно ее качество, которым можно восхищаться.

У Робба кудрявые рыжие волосы и синие глаза – это главное.

Санса рождается спустя года два, ее волосы даже более огненные, чем у матери, а скулы более высокие.

Волосы Рикона скорее каштановые, но его широкая, приветливая улыбка напоминает Кейтилин младшего брата гораздо больше, чем волосы, глаза или скулы.

Эдмуру двадцать, он – наследник Риверрана, такой же прямолинейный, наивный и начисто лишенный таланта быть правителем, как в детстве. Эдмуру двадцать, он научился сдерживать слезы, любить других женщин, и Кет не удивилась бы, если бы узнала, что у него полным-полно бастардов.(**)

Эдмуру двадцать, Кет для него лишена возраста, она приезжает в Риверран редко, чтобы в холодном Винтерфелле не чувствовать себя слишком одинокой и не слишком мерзнуть под покровом снега; тогда Эдмур наконец-то чувствует себя старшим братом.
Тогда Кет позволяет ему обнимать себя, целовать закрытые глаза и скулы, прижимать и успокаивать.
Кет вдыхает запах сада, в котором играла в детстве с сестрой, братом и черноволосым мальчиком, и позволяет вплетать в свои волосы лилии.


(*) сомнительная отсылка к фамилии, которая дается всем северным бастардам, - Сноу.
(**) цитата из «Бури мечей».